Саммит НАТО, Эрдоган в Шуше, Байден и Путин: об итогах главных политических событий в контексте процессов на Кавказе

14 июня в Брюсселе состоялся саммит НАТО, на котором впервые встретились лидеры США Джо Байден и Турции Реджеп Тайип Эрдоган. Наряду с этим 15 июня президент Турции совершил двухдневный визит в Азербайджан, в ходе которого была подписана декларация о союзничестве двух стран.

Исторической стала встреча президентов России Владимира Путина и США Джо Байдена в Женеве 16 июня. В течение всей недели внимание мирового сообщества было приковано к череде важнейших событий на международной политической арене — об их итогах и значении пресс-клуб «Джейран медиа» поговорил с ведущим научным сотрудником Института международных исследований МГИМО МИД России и главным редактором журнала «Международная аналитика» Сергеем Маркедоновым.

— 14 июня состоялся саммит НАТО в Брюсселе. На мероприятие на высшем уровне не были приглашены страны-аспиранты  — Грузия и Украина. Каковы причины неучастия грузинской стороны в саммите ?

— Эти причины очевидны. Есть уставные документы НАТО. Они ни для кого секретом не являются: страны, имеющие проблемы с территориальной целостностью, неурегулированные пограничные проблемы с соседями, неразрешенные внутренние конфликты, — в НАТО не приглашаются. Это очень важно, и поэтому и Грузия, и Украина — страны, как их называют, аспиранты— не попали в число приглашенных на форум Альянса. При этом, если говорить о Грузии и об Украине, страны-члены НАТО и особенно Штаты в украинском случае волнуют вопросы коррупции, а в грузинском — проблемы внутренней нестабильности. Если мы внимательно проанализируем недавний кавказский визит американского дипломата Филиппа Рикера, исполняющего обязанности заместителя госсекретаря, — по его риторике поймём то, что так сильно беспокоит Вашингтон. В частности, он говорит о том, что отсутствие демократии, отсутствие конкуренции — это плохо. Нужен компромисс. Компромисс — это важно. Для чего это говорится? Отсутствие каких-то демократических институтов, если Штатам это было нужно, их не останавливало — и от союзничества как на Ближнем Востоке, так и на постсоветском пространстве. Но в случае с Грузией какие опасения? Что партии евроатлантического консенсуса — это, естественно, правящая партия «Грузинская мечта» и оппозиционная — «Единое национальное движение», плюс ряд более мелких партий — в случае, если они не находят какой-нибудь компромисс и не играют по правилам, столкнутся рано или поздно с альтернативами. Почему? Потому что внутривидовая борьба могла бы привести к дискредитации самой идеи евроатлантического выбора. Альтернативы могут быть разными. Тот же Леван Васадзе, например, пытается эксплуатировать тему традиционных ценностей, или Давид Тархан-Моурави, который говорит о необходимости диверсификации внешней политики и выступает с критикой радикального исламизма, турецких амбиций. Нино Бурджанадзе говорит о необходимости восстановления отношений с Россией и т.д. Кто-то из этих политиков, так или иначе, каждый по отдельности или все вместе могли бы выстроить альтернативу евроатлантической доминанте в грузинской политике. Такое развитие событий США не было бы на руку.

Отсюда стремление представить и продвинуть демократию как попытку укрепления евроатлантического консенсуса, поскольку внутренняя ситуация в Грузии нестабильна, и партии евроатлантического консенсуса, имея схожие ценности и цели на внешнем периметре, внутри враждуют друг с другом, и американцы заинтересованы в том, чтобы не ускорять этот процесс. Но европейские партнёры Штатов, если говорить о странах «Старой Европы», (Германия, Франция, Бельгия, Нидерланды, Италия), смотрят с большей осторожностью на членство Грузии, как и Украины, в НАТО. Энтузиазм сохраняется со стороны государств «новой Европы» — это Польша, республики Прибалтики. Они активно лоббируют вступление этих постсоветских стран в НАТО, но в целом ситуация пока не складывается в их пользу.

— Грузия поддерживает курс интеграции в НАТО с 1991 года и на данный момент считается успешной страной-аспирантом на членство в организации. Несмотря на высокие оценки и политическую поддержку со стороны высокопосотавленных лиц в США и ЕС, Тбилиси не может войти в «открытые двери» и остаётся вне западной системы безопасности, но при этом очевидно, что государство неспособно в индивидуальном порядке отвечать всем вызовам современности в одиночку. Насколько вообще реалистично получение плана действия Грузией и её последующая интеграция в североатлантическую систему безопасности ?

—  Мне кажется, что очень часто наши эксперты суживают проблему. Они спорят о том, будет Грузия в НАТО или не будет, но, как говорится, возможны варианты. Грузия формально в НАТО может не войти и год, и два, и три, и десять. Означает ли это, что Грузия, при отсутствии перспектив в НАТО, мгновенно переориентируется на Россию? Не означает. Можно вспомнить казус Македонии, которая получила, например, План действий по членству (ПДЧ) ещё в 1999 году, но вошла в блок только год назад. Можно вспомнить ещё одного аспиранта. Кстати, ещё одна страна имеет статус аспиранта, хотя уже и имеет ПДЧ. Это Босния и Герцеговина. Она получила его достаточно давно, в 2010 году, но полного вступления в Альянс до сих пор нет.  И все из-за внутренних проблем. Да, есть Республика Сербская, есть Мусульмано-хорватская федерация, которые формально составляют одно государство, но имеют разные подходы по широкому спектру вопросов. К чему я эти балканские примеры привёл? При том, что отсутствие членства НАТО не сделало эти страны антизападными или альтер-западными. Грузия вполне может довольствоваться двухсторонними военными кооперационнымисвязями с США. Как, кстати, и Украина. Была масса примеров, когда стратегические союзники Штатов в НАТО по разным причинам не вступали: география, внутренняя политика и т.д. Израиль разве член НАТО? Южная Корея, Япония — члены НАТО? Австралия — член НАТО? Нет, но это — союзники Соединённых Штатов. Поэтому Грузия будет, скорее всего, привилегированным партнёром США, и военные кооперационные связи между ними будут нарастать, что в общем-то фактически делает Грузию членом НАТО. Юридически при этом она таковым не будет являться.

— 12 июня 15 военнопленных были переданы Армении со стороны Азербайджана, договоренность состоялась при посредничестве Американской администрации и ЕС, а также при содействии Грузии. Какова роль Грузии в данном событии, не преувеличивают ли ее некоторые СМИ? Какова роль участия ЕС и США в этой сделке? И можно ли утверждать, как, опять же, это делают некоторые СМИ и эксперты, что Россия якобы «не знала» и не участвовала в этом процессе?

— О чём говорит вся эта история? Это подтверждает те прогнозы, которые я делал еще в ноябре 2020 года. Запад никуда из кавказских процессов не уходит. Были сделаны поспешные выводы по итогам соглашения 10 ноября о прекращении военных действий в Карабахе. Раз Россия и Турция вышли на первый план, и в какой-то степени Иран, то Запад всё, ушел в тень. Может быть, такой сценарий и был бы желательным. Но желания не всегда соответствуют реалиям. Запад перегруппируется. Для Запада есть определённый интерес — Запад не хочет монополии России в деле урегулирования карабахского конфликта. Есть Грузия, которая оказывается в своеобразном геополитическом одиночестве, и Запад будет своё влияние пытаться наращивать. Основная идея сейчас — показать, что российская медиация, миротворчество не так эффективны; что Россия не справляется. Делаться это не обязательно должно же в каком-то кондовом варианте открытого противостояния. Подобного рода инициативы, заявления, например, того же Эммануэля Макрона о военной помощи Армении, будут формировать вот такой информационный шлейф. Что можно сказать в этой ситуации? Я думаю, что Россия недостаточно информационно активна. Например, Россия сейчас вовлечена в разрешение пограничного спора между Арменией и Азербайджаном, но при этом её реальная роль, роль военных, пограничников, дипломатов — не видна. Хотя её стоило бы показывать. Не обязательно в этом смысле раскрывать детали. Разве американцы раскрывают детали освобождения, детали переговоров, детали возвращения? Нет, они говорят, что мы это сделали.

Что касается роли Грузии. Грузия и Армения, как и Грузия и Азербайджан  — их связывают тонкие нити по многим сюжетам. Можно вспомнить как, например, после войны 2008 года Армения посредничала между Россией и Грузией в открытии дороги Казбеги-Ларс. Опять же детали широко не раскрывались. Сейчас Грузия сыграла определённую роль, имея выход на Соединённые Штаты. Достаточно ведь не переоценивать роль Грузии, но понять, что её слово в Вашингтоне будет услышано, принимая во внимание такое вот её геополитическое одиночество. И помочь своему союзнику укрепить позиции на Кавказе Штаты с удовольствием смогут. Даже если роль Грузии не столь велика, создать информационный эффект можно. Но я считаю, что Грузия, в общем, свою определённую роль играет, потому что она, как мы видим, выдерживает дистанцию от двух сторон конфликта — от Армении и Азербайджана —  но и, в целом, я не стал бы списывать со счетов и грузинскую дипломатию.

— Вернёмся к саммиту НАТО. Не остался вне поля зрения Альянса и вопрос энергобезопасности стран-членов организации. Значимое место отдаётся энергетической безопасности, подразумевающей диверсификацию маршрутов, поставщиков и энергоресурсов, что влияет на устойчивость стран-членов НАТО перед лицом политического или экономического давления. С этой целью НАТО обязуется поддерживать страны-члены организации, в том числе оказывать поддержку в защите критически важных объектов инфраструктуры. В данном ключе, насколько альянс будет вовлечён в поддержку позиций Турции в регионе Южного Кавказа, поскольку, если вспомнить внешнеполитическую стратегию Турецкой республики, — она стремится стать энергетическим хабом в регионе и главным экспортёром энергоносителей Каспия через Южный Кавказ (Азербайджан и Грузию) в Европу?

— У Турции в НАТО и вообще в западном мире очень сложная репутация. С одной стороны, тот же Вашингтон раздражают односторонние действия Турции и её ревизионизм, который она использует везде: не только на Кавказе, но и в Африке, и на Ближнем Востоке. Раздражает турецкая активность Францию. В том числе и в тех вещах, которые влияют на внутреннюю ситуацию, когда Эрдоган, например, начинает поддерживать французских мусульман, пытается быть лидером всего исламского мира поверх государственных границ и разных национальных идентичностей. А такие амбиции есть, и они, конечно, вызывают определённую тревогу. Естественно, многие действия Турции не нравятся Греции, которая тоже является членом НАТО. В то же самое время, если, скажем, пытаться выбирать между двумя видами зла, то НАТО скорее рассматривает Россию как зло, а Турция всё-таки член Альянса. Поэтому какое-то, так сказать, переключение Турции на конкуренцию с Россией в разных форматах  — дипломатическом, энергетическом, военном, «мягкая сила» и т.д. — вполне бы считали уместным. Но здесь надо понимать, что Эрдоган вообще большой мастер представлять себя в качестве чуть ли не проводника чужих интересов, такого вот альтруистического. Часто он и американцам, и европейцам, и НАТО себя позиционировал как уникальный борец с терроризмом, а в отношении к России — как особый партнёр НАТО, который игнорирует американское мнение, например, по военно-техническому сотрудничеству. К этой риторике надо достаточно осторожно относиться. Мне кажется, в НАТО ещё до конца не поняли, что Турция сегодня не та страна, которая хочет чтобы ею играли. Она сама хочет играть. И вот этот крайне тонкий момент, мне кажется, не до конца понимают и не до конца поняли в том числе на саммите НАТО. До сих пор в Альянсе есть представление, что Турция — это средняя держава, которой можно поиграть, а она хочет быть великой державой. Но не факт, что получится. Давайте для себя это чётко осознавать. Очень многие амбиции Турции кажутся завышенными, и здесь есть такая попытка выдавать желаемое за действительное. Но, как бы то ни было, амбиции есть, они реализуются. Линии — назовите их красными, жёлтыми, какими угодно — отодвигаются, планка ревизионизма поднимается, и вот тут, мне кажется, есть возможности для каких-то коллизий. Но в НАТО предпочли бы, чтобы Турция конкурировала в разных формах с Россией.

— 15 июня президенты Турции и Азербайджана подписали Шушинскую декларацию о союзнических отношениях. Существует ли связь между подписанием этой декларации и саммитом НАТО, между встречей Эрдогана и Байдена? К чему может привести подписание этой декларации, и как это повлияет на политическое будущее Азербайджана?

— Связь есть, она реализуется через амбициозную внешнюю политику Турции. Турция не хочет более рассматривать себя исключительно в качестве всего лишь одной из стран НАТО, она хочет играть наравне с великими державами и с Соединенными Штатами, и с Россией, и с Китаем. Поднимая ту же уйгурскую тему, она пытается себя ставить в один ряд с великими, и то, что мы наблюдали в Азербайджане, — это часть общей цепочки. Но события в Шуше имеют и свое самостоятельное значение. Шуша – это столица Карабахского ханства, это для Азербайджана некий форпост, который так воспринимался, потому что накануне современного карабахского конфликта Шуша была единственным большим муниципалитетом в Карабахе, где азербайджанцы составляли большинство. Утрату Шуши особенно болезненно воспринимали в Баку, а в Армении наоборот — как некий символ торжества армянства над тюркским миром. Поэтому 9 мая в Армении в течение 27 лет отмечали двойной День Победы: победу в Великой Отечественной войне и победу в Шуше, это был особый праздник и особый день. Теперь же утрата Шуши воспринимается как самая тяжелая из тех территорий, которые армянские силы потеряли, например, утрата Агдама или даже Кельбаджара не воспринимается так болезненно. В этом контексте было сделано не просто заявление о стратегическом сближении, а было сделано заявление о консульстве, которое Турция откроет в Шуше. Понятно, что этот населенный пункт, мягко говоря, разрушен и еще от действий в 90-х годах не восстановился окончательно, плюс добавились военные действия второй карабахской войны. Этот город в добавок станет еще и техническим центром военной кооперации Азербайджана и Турции, собственно Азербайджанского ВПК. Плюс Азербайджан провозгласил Шушу культурной столицей. То есть здесь смыкаются несколько трендов. С одной стороны, это реванш Азербайджана (мы вернули контроль не просто над городом, а над городом символически важным). Для Турции же это демонстрация того, что кооперация с Азербайджаном не остановится, а пойдет дальше. Однако тут возникает вопрос, устроит ли Азербайджан такая кооперация, ценой которой будет некоторое делегирование суверенитета или серьезное делегирование суверенитета в Анкару? Зная систему Ильхама Алиева, есть некоторые сомнения, что в Баку будут в восторге от этого. Одно дело союзнические действия, другое — роль младшего брата, захочет ли Баку эту роль играть. При нынешнем президенте — сомневаюсь, может быть другие лидеры были бы более податливы в этом смысле, но не Ильхам Алиев. И здесь встает вопрос: ведь закрытие одного блока проблем, это всегда поднятие другого. Насколько он окажется сложным, и будут ли способны его переварить и переосмыслить?

— Это как-то может отразиться на отношениях Азербайджана и России?

— Безусловно, это влияет на отношения Азербайджана и России. Понятное дело, что Москва смотрит ревностно на утверждения Турции на Кавказе, ведь это воспринимается как особая сфера ее интересов. Мы можем говорить о возвратном движении маятника. В 2015 году Россия пришла в Сирию, которая воспринималась Турцией как ближнее зарубежье. Сейчас же Турция пытается отдать долги, придя на Кавказ. Понятно, что Россия предпочла бы видеть Азербайджан в больше степени связанным с Москвой, нежели с Анкарой. В Москве возникает дилемма: с одной стороны, есть разочарованность в Западе, есть попытки выстроить какие-то Евразийские форматы, которые бы Западу противостояли. С другой — есть понимание того, что антиамериканская риторика Эрдогана не гарантирует автоматически те же самые интересы, которые Россия продвигает. Вот эту дилемму придется решать в ближайшее время.

— Пожалуй, главный вопрос, который заботит всех наблюдавших за встречей президентов США и Российской Федерации: увидим ли мы потепление в отношениях России и США?

— Я не считаю, что нужно говорить о том, что никогда мы не будем «братьями», но очевидно, что проблема носит системный характер. За одну встречу какие-то противоречия не разрешаются. Очевидно, что страны пытались, заходя в пике конфронтации, выходить из него. Так было в 1999 году во время кризиса в Косово, так было в 2008 году во время кризиса в Грузии и на Кавказе, так было и в 2014 году после кризиса на Украине. Попытки вернуть отношения в какой-нибудь диалоговый формат были в период с 2014 по 2021 годы, но все попытки какой-то нормализации разбивались об неготовность Запада принимать эксклюзивную роль России на постсоветском пространстве (Евразии). Пожалуйста, конкурируйте с нами, но ваши интересы такие же, как интересы Грузии и Украины, что, конечно же, Россия не воспринимает. Мне кажется, что это ключевой момент. На Западе нет желания понять, что у России есть особые интересы на постсоветском пространстве, и они не связаны с какими-то имперскими поползновениями. Например, до событий «второго Майдана» Украина практически стопроцентно контролировала производство двигателей для российских вертолетов. Не менее важна и белорусско-российская кооперация в сфере ВПК. Разве здесь империализм? Скорее, насущные национальные интересы. Но когда начинаешь объяснять эти вещи на Западе и говорить о том, что осетино-ингушский конфликт был тесно связан с грузино-осетинским, а ситуация в Абхазии — с ситуацией в Кабардино-Балкарии и на всем Западном Кавказе, то это не находит существенного понимания. Нет желания идти навстречу российским резонам в вопросах безопасности. Это же касается и расширения НАТО: «Вы не можете возражать, чтобы страны бывшего СССР вступали в НАТО», — наверное, возражать мы не можем или претендовать на эксклюзивное определение их внешнеполитического курса из Москвы, но мы можем выражать сомнение, быть недовольны фактом такого расширения, которое не несет нам выгоды с точки зрения безопасности, а риски, наоборот, несет. Полноценного диалога по безопасности в Европе, где Россия выступала бы не как просто какой-то ненужный аппендикс, а равноправный игрок, увы, нет. Я не думаю, что встреча Байдена и Путина это существенно изменит. США и их союзники не готовы на то, чтобы Россия могла бы сделать какие-то выгодоприобретения и таким образом выйти на компромисс. Приобретение Россией выгоды рассматривается как поражение западной системы ценностей, что не дает выйти на прагматическое решение.

— Какова перспектива развития ситуации в регионе Южного Кавказа в зависимости от того, о чём договорятся и не договорятся Путин с Байденом?

— Вопрос Армении и Азербайджана не связан с НАТО, почему, собственно, карабахское урегулирование долгое время стояло особняком, отличалось

от той же Абхазии и Южной Осетии. Я не думаю, что кавказская тема будет в противостоянии США и России главной. Тема Украины и Ближнего Востока весит в этом наборе гораздо больше. Но безусловно, она будет давать свой угол отражения в этой истории. В Грузии может сработать тема американо-российской конфронтации, если усилится военно-техническая кооперация Вашингтона и Тбилиси или же появятся дополнительные форматы сотрудничества с НАТО или США. Возможно, в контексте миротворческой миссии по Карабаху тот же Запад будет активно подталкивать Турцию к более наступательным действиям и при этом говорить, что миротворческая миссия не удовлетворяет каким-то критериям, — такие риски безусловно есть. Не надо забывать и то, что связей Сирии и Кавказа стало больше, где Турция и Штаты определенным образом взаимодействуют.

Мы не должны быть врагами, нужно находить пути взаимодействия и конструктивного развития, но и говорить, что мы союзники, было бы очень наивно как минимум.

Источник:https://pressunity.org/