Грузия: политический пейзаж после выборов
Протест как фактор грузинской политики В период «перестройки» большую популярность получил афоризм, согласно которому главное в выборах не то, как голосуют, а то, как голоса считают. На постсоветском пространстве, где политические системы, как правило, неустойчивы, а демократические традиции еще не пустили сильные корни, это правило следует излагать в другой редакции: важно не то, как голосуют и даже считают, а то, как итоги волеизъявления принимаются активной частью общества. И это совершенно не обязательно простое арифметическое большинство. Как в свое время справедливо отмечал один из теоретиков и практиков революционной борьбы Владимир Ильич Ленин, главную роль играет не численное превосходство вообще, а превосходящие силы на некоторых решающих направлениях. Например, на столичных улицах и площадях. Вся история постсоветской Грузии полна примерами, как итоги выборов, не важно каких — парламентских или президентских, приводили к масштабным политическим кризисам. Сегодня многие эксперты, занимающиеся грузинской тематикой, указывают на кейс 2003 года, подтверждающий правило фокусированного численного превосходства. Тогда, напомню, оппозиционные выступления закончились в итоге «революцией роз» и приходом к власти Михаила Саакашвили. Между тем, этот пример, несмотря на его международную известность (именно, отталкиваясь от него стали писать о феномене «цветных революций» на просторах бывшего СССР и даже делать выводы о «закате» постсоветского пространства), является фактически единственным успешным случаем смены власти в Грузии именно по итогам отказа согласиться с результатами выборов. Свержение всенародно избранного президента Звиада Гамсахурдиа имело место не сразу же после его избрания, а через несколько месяцев. И не в результате «бархатных протестов», а жесткого военного противостояния в центре грузинской столицы. Однако массовые акции в грузинской политике, даже если и не приводили к видимым успехам, играли значительную роль в ней. Вспомним в этом контексте январь 2008 года, когда президент Саакашвили переизбрался на второй срок. У тогдашнего главы государства были проблемы с большинством как раз в столице и ряде крупных городов, что дало повод оппозиции для обвинений в фальсификациях. За спиной же были жесткие действия власти против оппозиционеров в ноябре 2007 года, режим ЧП и досрочные выборы. Как следствие, массовый протест растянулся на несколько лет. Считать, что только он способствовал поражению «Единого национального движения» в 2012 году на парламентских выборах, нет оснований. Но свой вклад в поражение Саакашвили и его превращение в политического эмигранта массовые акции, безусловно, внесли. Не было бы их — не возник бы ниоткуда Бидзина Иванишвили. Он попросту остался бы фрондирующим олигархом, каким сегодня выглядит лидер партии «Лело для Грузии» Мамука Хазарадзе. Но закулисный торг с созданием широкой коалиции против Саакашвили опирался на растущее неприятие его действий. И не в последнюю очередь на оценку выборов-2008, как не вполне легитимных. В итоге, третий президент Грузии, вошедший на политический Олимп своей страны из стана оппозиции, снова вернулся в нее. Уступив место «Грузинской мечте». И эта партия сегодня это место защищает всеми имеющимися силами. Выборы-2020: не только арифметика В чем важность кампании 2020 года, завершившейся неделю назад? Во-первых, в Грузии, ставшей два избирательных цикла назад парламентской республикой, именно выборы в высший представительный орган власти определяют повестку дня следующего четырехлетия. Во-вторых, эта кампания оказалась зарифмованной с протестными акциями. Первые «пробы пера» были сделаны оппозицией два года назад, когда прошли выборы президента. В нынешней властной иерархии этот пост скорее церемониальный. В случае с Саломе Зурабишвили, профессиональным дипломатом, мы видим деятельность фактически второго главы МИД страны. Но всенародный характер кампании и высокий результат оппонентов власти показал, что у них есть ресурс поддержки. Два года назад попытки оспаривания итогов голосования не получили большого резонанса. Но в 2019 году две волны массовых протестов поставили власть перед жесткой дилеммой: или переговоры или применение силы. Во втором случае это означало бы автоматически лишиться поддержки «западных партнеров», что в грузинских условиях означало бы частичную утрату легитимности. Но самое главное то, что центральной темой конфликта властей и оппозиции были правила формирования парламента. Вокруг них шли переговоры, и они же стали точкой сборки компромиссного меморандума о взаимопонимании. Этот документ по факту стал своеобразной электоральной конституцией. Отсюда следует «во-вторых»: практически любой итог голосования предполагал несогласие оппозиции. В уступчивости власти она увидела проявления слабости, а в давлении Вашингтона и Брюсселя на правительство и на правящую партию — залог возможной политической поддержки после того, как выборы пройдут. Однако выборы показали, что оппозиция, как это бывало не раз и в прошлом, не смогла консолидироваться. Голоса противников Иванишвили растеклись по многочисленным партиям и блокам. Правящая же партия смогла собрать более 48% голосов. И у нее остается еще такой резерв, как депутаты, определяемые по одномандатным округам. Таковых всего двадцать. Но вероятность успеха «мечтателей» даже там, где победитель не определен и возможен второй тур, высока. Значит, у правящей партии шансы сформировать правительство высоки. Семеро против олигарха Но не все так просто в грузинском политическом пасьянсе. Действительно, у «Грузинской мечты» ощутимый перевес. Она опередила следующий после нее блок «Сила в единстве» (фактически созданный на основе «Единого национального движения») на 21%. По итогам выборов в парламент прошли и семь партий, и два блока (следствие снижение проходного порога до 1 %). Но проблема в том, что только один из участников (он же победитель) готов принять результаты волеизъявления. В этом плане консенсус разделяют такие разные объединения, как «Сила в единстве» (еще недавно выдвигавшая кандидатом в премьеры Михаила Саакашвили), лейбористы, партия «Лело для Грузии» «Европейская Грузия» (бывшие «мишисты», отделившиеся от «националов» несколько лет назад) и «Альянс патриотов». Последнюю из перечисленных партий многие в Грузии и за ее пределами называют «пророссийской». Однако в этом есть явное преувеличение. Эта организация, созданная в декабре 2012 года, позиционирует себя, как «правоцентристскую политическую партию, цель которой продвигать в обществе умеренную консервативную идеологию, грузинскую духовность, культуру и традиции, а также демократические ценности». Более того, Альянс не отрицает и евроинтеграцию, как таковую. В его программных документах говорится о всецелой «поддержке европейской интеграции Грузии, включая политическую, экономическую, социальную и культурную сферы». Однако в то же время «патриоты» говорят о необходимости «сохранения грузинских национальных и культурных ценностей в процессе интеграции» и выступают за нейтралитет, критически оценивая перспективы войти в НАТО. В итоге семь объединений начали массовые протестные акции, которые поддержали и те силы, которые не набрали заветного процента для попадания в парламент. «Альянс патриотов» избрал иную тактику. На уличные акции его лидеры не пошли, но итоги голосования на выборах не признали. Как следствие, тактика отказа от участия в работе высшего законодательного органа (бойкота) на фоне протестной активности. И, как показали события конца октября-начала ноября, эти акции не проходят в соответствии с принципами Махатмы Ганди. Возможна ситуация, когда правящая партия окажется в одиночестве и в парламенте, и при формировании правительства. Ее легитимность окажется в подвешенном состоянии, как и политическая устойчивость в целом. Пандемия и другие факторы Невольным помощником властей оказывается коронавирус. Грузинский вариант противодействия пандемии оказался наиболее жестким среди государств Закавказья. В первую волну в самом начале марта были закрыты образовательные учреждения, а также многие коммерческие объекты. 21 марта было введено чрезвычайное положение, а еще через девять дней — комендантский час. В конце мая власти пошли на постепенное смягчение режима и перехода граждан к обычной жизни. Жесткие меры официального Тбилиси доказали свою кратковременную эффективность с санитарно-эпидемиологической и политической точки зрения. Количество инфицированных удалось в сжатые сроки сократить, а заодно и сбить накал внутриполиических страстей. Карантинные ограничения не стали столь же спасательными для экономики, и этот отложенный эффект, думается, еще даст о себе знать. Но сегодняшние правительственные запреты, мотивированные защитой граждан от второй волны пандемии (кабмин констатировал ее еще в сентябре), совпадают с протестной волной. Как бы то ни было, а с 9 ноября в семи грузинских городах вводится запрет на передвижение в ночное время. И не исключено, что массовые акции также попадут в «черный список». На тему угрозы здоровью граждан во время митингов и пикетов уже высказывались представители Минздрава и аппарата омбудсмена. Стать на позиции COVID-диссидентства оппозиции будет трудновато. Бесспорно, такие настроения в Грузии имеются. Но среди оппонентов власти есть и сторонники усиления карантинных мер. Здесь выбор какой-то одной позиции крайне опасен, он работает на появление еще одной линии внутриоппозиционного раскола. В этой ситуации многое будет зависеть от нескольких факторов. Прежде всего, это — консолидаиця оппозиции. Данный пункт вызывает большие сомнения. Ведь даже на выборах объединения не получилось. Можно вспомнить дискуссию Михаила Саакашвили и Георгия Вашадзе относительно «правильной стороны истории». Сегодня оба по одну сторону условной баррикады. Но далеко не факт, что правящая партия будет сидеть сложа руки, не предпринимая усилия по переманиваю в свой стан оппонентов. Конечно, будет важен внешний фактор. И пока мы видим осторожную реакцию США и ЕС, ограниченную призывами соблюдать правовые нормы и избегать столкновений, а также соблюдать санитарные меры. У «Грузинской мечты» в недавнем прошлом уже был опыт фактически одностороннего реформирования Конституции без учета оппозиционного многоголосия. В итоге он завершился в марте этого года меморандумом о взаимопонимании. Не исключено, что схожий сценарий при существенном внешнем (преимущественно американском) модерировании будет реализован в ближайшее время.
